«Хватит терпеть его нытьё и мамины указки — собираю чемодан и закрываю этот брак»
Андрей бросил ключи на тумбочку с таким
грохотом, что я вздрогнула. Картошка, которую я чистила, выскользнула из
рук и плюхнулась в раковину.
— Опять? — только и спросила я, не поворачиваясь.
— А что, не видно? — он раздраженно стянул ботинки. — Представляешь,
Петрович премию дал всем, кроме меня. Всем! Даже этому бездарю Коле из
бухгалтерии.
Я молча продолжила чистить картошку. За пять лет брака я выучила:
когда муж в таком настроении, любое слово — как спичка у бочки с
порохом.
— Ты меня вообще слушаешь? — его голос приблизился. Пахнуло перегаром. — Или тебе плевать?
— Слушаю, Андрей. Обидно, конечно.
Он хмыкнул и открыл холодильник. Звякнули бутылки.
— Борща нет? Вчера же варила.
— Доели утром. Сейчас картошку пожарю.
— Картошку, — передразнил он. — Не жена, а обуза. Другие вон и работают, и готовят нормально.
Я до боли сжала нож. Сколько раз я слышала это “обуза, а не жена”.
Даже сосчитать не могу. Сначала плакала, потом спорила, потом — просто
молчала. Сегодня что-то надломилось.
— Мам, а когда ужин? — Алёшка заглянул на кухню, прижимая к груди планшет.
— Скоро, солнышко, — я постаралась улыбнуться. — Иди пока поиграй.
— Уроки сделал? — рявкнул Андрей, и сын вздрогнул точно так же, как минуту назад я.
— Да, пап.
— Точно? А то знаю я тебя. Весь в мать — никакой ответственности.
Алёшка исчез в коридоре. Я почувствовала, как внутри что-то закипает — медленно, но неумолимо.
— Не говори так при ребёнке, — тихо сказала я.
— А что не так? — Андрей плюхнулся на стул. — Правду говорю. Он
должен понимать, что такое ответственность. А то вырастет таким же
размазнёй.
Я резко развернулась, нож всё ещё в руке:
— Он — третьеклассник. И он не размазня. И я — не обуза.
— Ой, началось, — закатил глаза муж. — Давай, включай свою оскорблённую невинность. Истеричка.
Ночью я лежала, уставившись в потолок. Андрей похрапывал рядом. За
стеной в своей комнате спал Алёшка. А я чувствовала, как внутри растёт
пустота. “Позвони Ленке,” — стучало в висках. Лена давно звала меня в
свой бизнес — маленький магазин товаров для рукоделия. “У тебя золотые
руки, Оль. А я в цифрах сильна. Идеальный тандем.”
Я тихо встала, вышла на кухню и набрала номер подруги.
— Ленка, прости за время. Твоё предложение ещё в силе?
Прошла неделя. Пока Андрей был на работе, я собрала два чемодана —
себе и Алёшке. Ничего лишнего: одежда, документы, фотоальбом и мамина
брошь. Ключи оставила на столе рядом с запиской: «Нам нужно время. Не
ищи нас. Позвоню сама».
Съёмная квартира, которую нашла Ленка, оказалась крошечной хрущёвкой
на окраине. Обшарпанные обои, скрипучий диван, кухня размером с шкаф. Но
что-то в этих 28 квадратах дышало свободой.
— Мам, а почему мы уехали? — Алёшка сидел на подоконнике, болтая ногами.
— Нам с папой нужно отдохнуть друг от друга, — я расставляла тарелки в шкафчике. — Взрослые иногда так делают.
— А папа будет приезжать?
Я замерла с тарелкой в руках. В горле пересохло.
— Обязательно. Ты же его сын.
Телефон завибрировал в двадцатый раз за день. Андрей. Я сбросила вызов.
Через три дня пришло первое сообщение: «Ты что, совсем с ума сошла?
Вернись немедленно!» Потом второе: «Я всё прощу, хватит дурить». К
вечеру пятого дня он писал: «Где вы? Хотя бы скажи, что с Алёшкой всё в
порядке».
На седьмой день я ответила: «С нами всё хорошо. Алёшка ходит в ту же школу. Я устроилась на работу».
Работа… Ленкин магазинчик оказался уютным местом в торговом центре.
Пряжа всех цветов, спицы, крючки, пяльцы — инструменты для творчества.
Моя стихия. Оказалось, я помню, как делать макраме, как подбирать нитки
для сложного узора, как успокаивать нервную заказчицу.
— Девушка, а эта пряжа не колется? — пожилая женщина с аккуратной сумочкой ощупывала моток мериносовой шерсти.
— Нет, она очень мягкая, — я улыбнулась. — Хотите, покажу образец вязки?
К концу второй недели на моей банковской карте лежала первая зарплата
— 15 тысяч. Не золотые горы, но мои. Заработанные собственными руками.
Вечером мы с Алёшкой ели пельмени, когда в дверь позвонили. На пороге стоял Андрей — осунувшийся, небритый.
— Оля, хватит, — сказал он без приветствия. — Ты доказала свою точку зрения. Возвращайтесь домой.
— Папа! — Алёшка бросился ему на шею.
Андрей крепко обнял сына, не сводя с меня глаз.
— Поиграй пока в своей комнате, — попросила я. — Нам с папой нужно поговорить.
Мы сели на кухне. Между нами — стол с обгоревшей столешницей.
— Ты чего удумала? — тихо спросил он. — Ты же не работала никогда. Как ты вообще…
— Представь себе, работаю, — я разлила чай в облупленные кружки. — И неплохо получается.
Он осмотрелся.
— И ради этого… этого сарая ты бросила нормальную квартиру? Оля, опомнись. Мы семья.
— Семья — это где уважают друг друга, — голос предательски дрогнул. — А не где один постоянно унижает другого.
— Господи, да какие унижения? — он всплеснул руками. — Все семьи так живут!
Я покачала головой:
— Нет, Андрей. Не все.
Прошёл месяц. Наше “временное решение” превратилось в новую
реальность. Алёшка привык к маленькой комнатке, завёл друзей во дворе. Я
каждый день ходила в магазин, а по вечерам вязала на заказ шапки и
свитера. На подоконнике появились фиалки — маленькие островки жизни
среди серых стен.
Андрей звонил каждый день. Сначала требовал, потом уговаривал. Потом
просто спрашивал, как дела. По выходным забирал Алёшку на прогулки.
Возвращался сын притихший, с пакетами новых игрушек.
— Папа сказал, что скучает, — сообщил он после очередной встречи. — И что ты зря упрямишься.
Я молча гладила его по голове. Что тут скажешь?
В субботу я впервые за много лет пошла в торговый центр не за
продуктами, а за платьем. Для себя. Долго стояла перед зеркалом в
примерочной — бордовая ткань красиво облегала фигуру, подчёркивая талию.
Когда я в последний раз покупала себе что-то красивое, а не практичное?
— Четыре тысячи, — сказала продавщица.
Я достала карту. Своя зарплата. Своё решение.
Вечером позвонила Ленка:
— Слушай, а помнишь Серёгу Ковалёва из параллельного? Встретила его сегодня. Спрашивал о тебе.
— Брось, Лен, — я рассмеялась. — Какие свидания? У меня сын, работа…
— И что? Ты живая женщина. Имеешь право на личную жизнь.
Телефон пискнул — сообщение от Андрея: “Можно заехать? Нужно поговорить”.
Он приехал с цветами. Настоящими, не теми дежурными гвоздиками, что
приносил на дни рождения. Розы — тёмно-красные, как моё новое платье.
— Ты похудела, — сказал вместо приветствия. — Тебе идёт.
Мы сидели на кухне. Алёшка спал.
— Оля, я всё понял, — он смотрел прямо в глаза. — Я был скотиной. Я не ценил тебя. Вернись. Я всё изменю.
— Андрей…
— Нет, правда. Я понял, как мне плохо без вас. Квартира пустая. Я
даже готовить начал, представляешь? — он нервно усмехнулся. — Правда,
только яичницу умею.
Я молчала. Внутри что-то дрогнуло — знакомое, тёплое. Но за ним пришло другое чувство — настороженность.
— Оль, я люблю тебя. Всегда любил. Просто… сам не знаю, что на меня находило.
— Знаешь, — тихо сказала я. — Просто считал, что я никуда не денусь. Что имеешь право так со мной разговаривать.
— Больше не буду, клянусь! — он взял меня за руки. Его ладони были горячими и дрожали. — Дай мне шанс. Ради Алёшки. Ради нас.
Я посмотрела на его руки, сжимающие мои. Раньше этого было
достаточно, чтобы я растаяла, простила, вернулась в привычную колею. Но
что-то изменилось.
— Мне нужно подумать, — сказала я, высвобождая руки.
Его глаза потемнели.
— Думать? О чём тут думать? Мы семья!
— Именно поэтому я и должна всё обдумать. Чтобы не наступить на те же грабли.
Он встал так резко, что стул опрокинулся.
— Что с тобой стало? Какая-то… другая.
— Да, — я тоже поднялась. — Другая. И мне это нравится.
Когда он ушёл, я долго стояла у окна. Внизу мигали фары его машины.
Телефон завибрировал — новое сообщение: “Я всё равно не отступлю. Я
люблю тебя”.
Впервые за долгое время я улыбнулась, глядя на его слова. Не от
радости или умиления. От странного, нового чувства — теперь я выбирала. Я
решала. И это было… правильно.
Через неделю после визита Андрея я согласилась на встречу в кафе.
Нейтральная территория — мой выбор, мои условия. Я надела то самое
бордовое платье. В отражении витрины увидела женщину, которую почти не
узнавала — прямая спина, уверенный взгляд.
Он ждал у входа — в новой рубашке, с аккуратной стрижкой. В руках букет — не розы, а полевые цветы.
— Помнишь, ты такие любила, когда мы только познакомились, — сказал вместо приветствия.
Я помнила. И то, как мы гуляли до утра. И как он слушал, не перебивая. И как смеялся над моими шутками, а не высмеивал меня.
— Спасибо, — я взяла цветы. — Красивые.
В кафе пахло корицей и кофе. Мы заказали чай и пирожные — простые, как наш разговор.
— Я подал заявление на повышение, — сказал Андрей. — Если получится, зарплата будет выше.
— Это хорошо, — кивнула я. — Но дело не в деньгах, ты же понимаешь?
— Понимаю, — он вздохнул. — Дело во мне. В том, каким я стал. Знаешь,
когда ты ушла… я каждый вечер приходил в пустую квартиру и не
понимал, как докатился до такого. Я даже к психологу записался.
Я удивлённо подняла брови. Андрей — и психолог? Человек, который считал всю эту “психологическую муть” выдумкой для слабаков?
— Два сеанса уже было, — он смущённо улыбнулся. — Оказывается, у меня
проблемы с гневом из детства. Отец такой же был — вечно орал на маму.
Я молчала, помешивая чай. За окном шёл дождь, капли барабанили по стеклу.
— Оль, я всё понимаю, — он накрыл мою руку своей. — Я всё испортил. Но я правда хочу измениться. Ради тебя. Ради Алёшки.
— Не ради меня, Андрей, — я мягко высвободила руку. — Ради себя. Иначе ничего не получится.
Он кивнул, сглотнув.
— Знаешь, что самое страшное? — продолжила я. — Я ведь тоже во всём
этом участвовала. Позволяла тебе так со мной разговаривать. Считала
нормальным, когда ты называл меня обузой при ребёнке. Думала — все так
живут.
— Прости меня, — его голос дрогнул.
Я впервые увидела в его глазах слёзы — не от жалости к себе, а от настоящего раскаяния.
— Я не знаю, что будет дальше, — сказала я. — Но знаю, что не хочу возвращаться к прежнему. Никогда.
— Я не прошу возвращаться к прежнему, — он выпрямился. — Я прошу попробовать что-то новое. Вместе.
Мы говорили ещё два часа. Впервые за долгое время — действительно
говорили, а не кричали или отмалчивались. О том, чего хотим. О страхах. О
надеждах. О том, как устроить график встреч с Алёшкой. О его
психотерапии. О моей работе, которую я не собиралась бросать.
— Я не вернусь прямо сейчас, — сказала я, когда мы вышли из кафе. — Мне нужно время. И пространство.
— Я понимаю, — он застегнул мне плащ — забытый, нежный жест. — Можно, я буду приходить в гости? К вам обоим?
Я кивнула. Дождь закончился. Пахло мокрым асфальтом и чем-то свежим, весенним, хотя на календаре был октябрь.
Вечером, уложив Алёшку, я села у окна. В маленькой съёмной квартире
было тихо. Но эта тишина не давила, как раньше наша роскошная тишина в
трёхкомнатной квартире с евроремонтом. Эта тишина принадлежала мне.
Телефон завибрировал — сообщение от Ленки: “Ну что, как прошло?”
“Сложно, — написала я. — Но правильно”.
Я не знала, вернусь ли к Андрею. Не знала, сможет ли он действительно
измениться. Не знала, хватит ли мне сил построить что-то новое — с ним
или без него. Но точно знала: прежней Оли, которая боялась сказать слово
поперёк, больше нет. И это было самым важным изменением.
За окном мигали фонари, в соседнем доме горели окна — чужие жизни,
чужие истории. А я сидела в своей — маленькой, неидеальной, но своей. И
впервые за долгое время чувствовала, что могу дышать полной грудью.