Правда всегда находит способ вырваться наружу.
В этот вечер я собиралась рассказать мужу правду. Десять лет носила её в себе, берегла его покой, притворялась, что всё хорошо. А теперь стою у окна нашей квартиры и смотрю, как он в сотый раз переставляет тарелки на столе. В горле ком — его надежда помирить семьи разбивает мне сердце.
— Люся звонила, они выехали, — голос Лёши дрожит от волнения. — Представляешь, даже Нина с мужем будет!
Киваю, не поворачиваясь. За окном моросит дождь, ноябрьская слякоть заливает дорожки во дворе. Как же мне не хочется этого семейного ужина… Но разве объяснишь мужу? Он же весь светится от радости — наконец-то соберёт всех за одним столом.
Ещё бы. Его брат Вадим не был у нас года три. После того случая с документами… Дёрнулась, прогоняя воспоминания. Нет, не сейчас.
— Оль, ты чего такая хмурая? — Лёша обнимает сзади, утыкается носом в шею. — Всё будет хорошо, вот увидишь.
Хорошо? Да как же… Мама до сих пор ночами плачет, вспоминая ту историю с наследством. А сестра? Вынуждена была уехать в другой город, начинать всё с нуля. С двумя детьми на руках.
— Конечно, — выдавливаю улыбку, поворачиваясь к мужу. — Просто голова немного болит.
Он целует в висок, и я зажмуриваюсь от нежности. Господи, как же я люблю этого наивного, доброго человека. Он искренне верит, что время лечит любые раны. Что можно просто собраться за столом, выпить вина, посмеяться — и забыть предательство, боль, украденные годы…
— Смотри, что нашёл! — Лёша достаёт из серванта старую фотографию. На ней мы все вместе — обе семьи, ещё счастливые, ещё не знающие, что случится через месяц. — Помнишь тот Новый год?
Помню. И как же хочется забыть.
С улицы доносится шум подъезжающей машины. Вздрагиваю, одёргиваю блузку. Сейчас они придут — его «любимые» родственники. А я… я не знаю, смогу ли промолчать. Не сегодня. Не когда они сядут за мой стол с такими благостными лицами, будто ничего не было.
— Оленька, открой, пожалуйста! — Лёша суетится у стола, поправляя скатерть. — Это, наверное, Вадим с Машей.
Иду к двери. Ноги ватные, в висках стучит. Вот и всё. Сегодня правда вырвется наружу — хочу я этого или нет.
За столом собралось восемь человек. Я украдкой разглядывала лица родственников мужа, которых не видела несколько лет. Вадим почти не изменился — всё та же самодовольная ухмылка, дорогой костюм. Его жена Маша постарела, но по-прежнему смотрит на мужа влюблёнными глазами. Господи, знала бы она…
— Какой чудесный вечер, — щебетала Нина, сестра Лёши. — Давно пора было собраться. Сколько можно жить как чужие?
Я сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев. Чужие? Да уж, сделали всё, чтобы стать чужими.
Лёша разливал вино, что-то рассказывал, смеялся. Я видела, как блестят его глаза от радости — наконец-то сбылась его мечта о большой дружной семье. Вот только я уже не могла делать вид, что всё хорошо. Особенно когда Вадим начал рассуждать о семейных ценностях.
— Знаете, в наше время так важно держаться вместе, — он поднял бокал. — Вон что творится вокруг, а мы — семья. Кровь не водица…
Звон разбитого стекла заставил всех вздрогнуть. Мой бокал раскололся, вино растеклось по белоснежной скатерти тёмно-красным пятном. Как кровь.
— Ой, Оленька, давай я помогу, — засуетилась Маша.
— Не надо.
Мой голос прозвучал так резко, что все замолчали. Лёша встревоженно посмотрел на меня:
— Оля, ты порезалась?
— Нет. Но я больше не могу молчать.
Вадим прищурился, откинулся на спинку стула. Он всегда умел чувствовать опасность — как хищник. Но сегодня я не боялась его.
— Лёша говорил о большой дружной семье, — я медленно вытерла руки салфеткой. — Но знаешь, Вадим, ты прав — кровь не водица. Только вот ты забыл, как десять лет назад залил кровью чужую жизнь.
— Оля… — начал было Лёша, но я остановила его жестом.
— Нет, милый. Пора тебе узнать, почему я все эти годы не хотела видеть твоего брата. Почему моя сестра уехала из города. Почему мама до сих пор пьёт успокоительное.
В комнате повисла звенящая тишина. Я чувствовала, как дрожат руки, но голос оставался твёрдым. Больше никаких секретов. Никакой фальшивой вежливости.
— И что же ты хочешь рассказать? — Вадим попытался усмехнуться, но я заметила, как дёрнулся желвак на его скуле.
— Правду. О том, как ты подделал документы на наследство моего деда. Как оставил мою семью без крыши над головой. Как…
— Что ты несёшь? — перебил Вадим, но его лицо предательски побледнело.
— Я молчала десять лет. Ради Лёши. Ради его веры в тебя. Но сегодня ты сам заговорил о семейных ценностях — так давай расскажем всем, как ты понимаешь эти ценности.
Я видела, как побелели костяшки пальцев Лёши — он вцепился в край стола, будто искал опору. Его взгляд метался между мной и братом, пытаясь уловить хоть намёк на то, что всё это — просто недоразумение.
— Вадик, скажи, что это неправда, — голос мужа дрогнул.
Вадим медленно поставил бокал. Я знала этот его жест — так он тянул время, когда придумывал очередную ложь.
— Лёш, это было давно. Твоя жена… преувеличивает.
— Преувеличиваю? — я достала из сумочки старый конверт. Хранила его все эти годы, как напоминание. — Может, расскажешь всем, как ты пришёл к нотариусу с поддельным завещанием? Как убедил его, что дед якобы переписал дом на тебя за месяц до смерти?
Руки тряслись, пока я раскладывала на столе пожелтевшие листы. Копия настоящего завещания. Выписки из больницы, где дед лежал в коме последние два месяца. Заключение почерковедческой экспертизы, которое мы так и не успели представить в суд — Вадим успел провернуть сделку раньше.
— Мама тогда едва не попала в больницу, — мой голос звенел от сдерживаемых слёз. — А сестра… Помнишь Катю, Лёша? Она жила в том доме с двумя детьми. Сашке было три года, Анечке — пять. Их выселили посреди зимы.
Маша, жена Вадима, прижала ладонь ко рту. Нина отодвинула тарелку, словно еда вдруг стала невкусной.
— Это ложь, — процедил Вадим, но в его голосе уже не было прежней уверенности. — У меня были документы…
— Поддельные, — я горько усмехнулась. — Знаешь, что самое страшное? Когда мы пытались что-то доказать, ты просто смеялся. Говорил – связи решают всё. А потом… потом я встретила Лёшу.
Муж вздрогнул, будто от удара. Его лицо стало серым.
— Ты… ты поэтому не хотела знакомить меня с родными? Потому что мой брат…
— Я полюбила тебя, Лёш. По-настоящему. И не хотела, чтобы эта грязь коснулась нас. Думала, может, время всё правда лечит…
Вадим вдруг рассмеялся — хрипло, зло:
— Какая трогательная история! А то, что дед сам хотел переписать завещание? Что ваша мать его до инфаркта довела своими претензиями? Об этом ты не расскажешь?
Я на миг задохнулась от возмущения. А потом встала, чувствуя, как внутри поднимается ледяная ярость:
— Дед был парализован, Вадим. Последние два месяца он не мог даже говорить. А завещание почему-то появилось за неделю до его смерти. И подпись… такая твёрдая, прямо как у здорового человека.
— Хватит.
Это сказал Лёша. Он тоже встал, и я впервые увидела, как постарело его лицо за этот вечер. Будто годы пробежали за считанные минуты.
— Вадим, это правда?
Брат дёрнул плечом:
— Да какая теперь разница? Было и было. Что теперь копаться в прошлом?
И тут Лёша сделал то, чего я от него совсем не ожидала. Он подошёл к брату и влепил ему пощёчину. Звук удара эхом прокатился по комнате.
В комнате повисла оглушительная тишина. Вадим медленно поднял руку к покрасневшей щеке, недоверчиво глядя на брата. За все годы Лёша никогда… ни разу не поднял на него руку.
— Ты совсем с ума сошёл? — прошипел Вадим.
— Нет. Впервые за долгие годы я всё вижу ясно, — голос Лёши звучал глухо, но твёрдо. — Знаешь, я всегда гордился тобой. Старший брат, успешный юрист… Когда отец умер, ты заменил мне его. А теперь я понимаю, что даже не знал тебя по-настоящему.
Маша дёрнулась, словно хотела встать, но осталась сидеть, комкая в руках салфетку. По её щекам текли слёзы.
— Всё не так просто, — Вадим попытался усмехнуться, но вышло жалко. — Ты не знаешь всей истории…
— Какой ещё истории? — я шагнула вперёд. — Истории о том, как ты годами прикрывал свою ложь? Или о том, как моя сестра работала на трёх работах, чтобы снять квартиру с детьми? А может, расскажешь, как мама продала всё своё золото, чтобы погасить кредит?
Нина вдруг всхлипнула:
— Господи, так вот почему тётя Вера перестала приходить к нам… А я-то думала…
— Хватит! — Вадим грохнул кулаком по столу. — Вы все тут такие правильные! А я, значит, негодяй? Да, я взял то, что мне причиталось! Дед сам говорил, что оставит мне дом — я же помогал ему последние годы!
— Помогал? — я засмеялась, чувствуя, как по щекам текут слёзы. — Ты возил его по врачам за деньги. Каждый визит, каждую процедуру записывал в блокнот. А когда он слёг, просто подделал бумаги.
Лёша молча смотрел на брата. В его взгляде была такая боль, что у меня сжалось сердце.
— Уходи, — наконец произнёс он. — И не возвращайся. Никогда.
— Что?! Ты выгоняешь родного брата из-за…
— Из-за того, что ты разрушил жизнь семье моей жены? Да. Именно так. Знаешь, я мечтал о большой дружной семье. А получил… это.
Вадим рывком поднялся, опрокинув стул.
— Пойдём, Маша! Нам здесь не рады.
Но его жена не двинулась с места. Она подняла заплаканное лицо:
— Нет, Вадим. Я… я остаюсь. Хочу услышать всю историю. Потому что, кажется, я тоже совсем не знала человека, за которого вышла замуж.
Это стало последней каплей. Вадим выскочил из комнаты, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда. Мы услышали, как он сбежал по лестнице, как взревел мотор его машины.
Лёша подошёл ко мне, осторожно обнял за плечи:
— Прости меня. За всё прости. Я должен был…
— Не должен, — я прижалась к его груди, слыша, как гулко бьётся сердце. — Ты не знал. Я сама молчала.
Нина вдруг встала:
— Я съезжу к тёте Вере. Давно надо было… А вы, Маша, может, переночуете у меня? Вам сейчас тоже нелегко.
Маша кивнула, размазывая слёзы по щекам.
Я смотрела, как они собираются, как Лёша вызывает им такси, и думала: иногда нужно разрушить что-то до основания, чтобы построить заново. Правильно. Честно.
Когда мы остались одни, Лёша долго стоял у окна, глядя в темноту.
— Знаешь, — наконец сказал он, — я всегда хотел большую семью. Но теперь понимаю: настоящая семья — это не кровные узы. Это честность. Верность. Способность защищать тех, кого любишь.
Я молча обняла его. За окном шёл дождь, смывая следы этого тяжёлого вечера. Но на душе впервые за долгие годы было спокойно и чисто.