Владимир Иванович жил на краю деревни, где время будто замерло. Его маленький, покосившийся от времени дом стоял, будто придавленный тяжестью лет, окружённый кривым забором и скрипучими воротами, которые никто не чинил уже много лет. Вокруг тишина. Улица опустела: соседи разъехались кто в город, кто навсегда. Остались лишь память да воспоминания.
Ему было семьдесят. Сорок из них он проработал фельдшером в местной больнице, которую давно закрыли, как и всё, что связывало его с прошлым. После смерти жены он остался один. Дети навещали редко, иногда звонили, иногда вспоминали. Но он давно привык к одиночеству. Оно стало его щитом, защитой от боли и лишних разговоров.
В тот год зима пришла рано и зло. Ветер выл так яростно, что даже самые крепкие рамы дрожали от его напора. Снег валил сплошным завесом, срывая крыши и кружась в воздухе, словно пытаясь стереть последние следы жизни.
В доме Владимира Ивановича горел единственный огонёк. Он затопил печь, приготовил скромный ужин картошку в мундире да пару солёных огурцов из бочки. Так он и жил просто, без излишеств.
Уже собирался спать, когда услышал странный звук. Сначала показалось просто вой метели. Но потом снова. Тихо, едва слышно, будто кто-то звал на помощь. Сердце ёкнуло, потом застучало чаще.
Это была не просто тревога. Это профессиональное чутьё, которое не покидало его за долгие годы работы. Оно пробудилось, как острая боль в груди.
Он быстро накинул тулуп, обул валенки, схватил фонарь тот самый, потрёпанный, что не раз выручал его в ночных вызовах. Вышел на улицу. Мороз ударил в лицо, дыхание тут же превратилось в белый пар. Шаг за шагом, прислушиваясь, он пошёл вдоль дороги, пока не разглядел силуэт у обочины.
Сначала показалось мешок или мусор. Но, подойдя ближе, он понял: это человек. Женщина. Она ползла по снегу, оставляя за собой едва заметный след. Пальцы посинели, губы дрожали, а под стареньким пальто виднелся живот она была беременна. Совсем скоро рожать.
Владимир опустился рядом. Осторожно наклонился:
Девушка ты меня слышишь?
Она с трудом открыла глаза, посмотрела на него и прошептала:
Помогите больно
И потеряла сознание.
Старик не раздумывал ни секунды. Осторожно поднял её она была невесомой, будто тень. Казалось, жизнь уходит из неё с каждым мгновением. Он медленно брел обратно, пробиваясь сквозь сугробы, ветер, холод и собственные годы.
Мысли путались, но одно было ясно: если не успеет умрёт двое: она и ребёнок внутри.
Когда он добрался домой, вьюга бушевала ещё сильнее, но, переступив порог, он почувствовал, как внутри загорается что-то давно забытое огонь жизни, смысла, необходимости. Дом, годами наполненный тишиной, вдруг ожил в нём стало шумно, тепло и светло.
Он уложил женщину на кровать, укрыл одеялами, растопил печь так, что пламя гудело в трубе. На плите закипела вода. Он вспомнил всё, что знал о родах годы прошли, но руки помнили, что делать.
Женщина была без сознания, тело сводили судороги, лоб был мокрым от пота. Владимир сбегал в сарай, принёс старый деревянный ящик там было всё необходимое: бинты, йод, ножницы, даже чистая пелёнка, оставленная «на всякий случай» много лет назад.
Он приложил руку к её лбу жар. Проверил пульс слабый, но ровный. Смочил ей губы водой и тихо сказал:
Очнись, девонька. Ты дома. Здесь тебя не бросят.
Она открыла глаза. В них мелькнула искорка жизни.
Ребёнок скоро больно
Держись. Я здесь. Всё будет хорошо. Обещаю.
Началось. Это было невыносимо. Но Владимир не жалел себя. Носил воду, менял простыни, помогал дышать, поддерживал, когда она готова была сдаться. В тот момент он не чувствовал ни возраста, ни боли в спине, ни холода, пробирающегося сквозь стены. Он снова стал тем, кем был всю жизнь фельдшером, спасателем, другом.
А потом, среди ночи, раздался крик. Громкий, чистый, полный жизни. На свет появился мальчик красный, сморщенный, но живой. Женщина заплакала. Владимир аккуратно запеленал малыша и положил на грудь матери.
Впервые за долгие годы он почувствовал, как глаза становятся влажными. Прошептал:
Добро пожаловать, малыш. Ты пришёл в мир в самую тёмную ночь. Может, поэтому принёс в него свет.
Утро наступило незаметно. Снег ещё шёл, но буря утихла. В доме стало светло сквозь заиндевевшее окно пробивался мягкий серый свет.
Владимир сидел в кресле с кружкой чая. Женщина спала, прижимая к себе сына, теперь спокойно, с лёгкой улыбкой. Проснувшись, она посмотрела на него ясным взглядом. В глазах светилась благодарность.
Доброе утро! Как самочувствие? спросил он, поправляя одеяло.
Лучше Спасибо. Вы вы нас спасли!
Глаза её наполнились слезами.
Ты сама всё сделала, девонька. Я лишь немного помог.
Она помолчала, потом с усилием приподнялась.
Меня зовут Алевтина. Я сбежала голос дрогнул. Отец выгнал, когда узнал, что я беременна. Сказал, что опозорила семью. Я не знала, куда идти. Шла по дороге, пока ноги не подкосились. Думала, умру.
Владимир молча слушал. В его глазах не было осуждения. Только понимание. Он давно знал: в жизни нет чёрного и белого. Есть только люди, пытающиеся выжить.
Где жила раньше?
Под Псковом. У меня никого не осталось кроме него. Она посмотрела на малыша. Назову его Артёмом.
Владимир кивнул. Имя было крепким, надёжным, будто данным самой судьбой.
Значит, теперь у тебя новая дорога. Здесь тебя не осудят. В этой деревне правды почти не осталось, но у тебя будет крыша, тишина, тепло и компания старого ворчуна вроде меня.
Алевтина сквозь слёзы улыбнулась.
Я бы очень хотела остаться Даже не знаю, как вас зовут.
Влади