«Её правила в моей кухне закончились — ставлю границы и закрываю вход без спроса»
Я смотрю на крошки от печенья на кухонном столе и чувствую, как внутри нарастает тихая ярость. Третий день подряд. Третий чёртов день я прихожу с работы и вижу одну и ту же картину: разбросанные чашки, крошки и смятые салфетки. Свекровь снова приходила “помогать” с Кирюшей.
— Лена, ну что ты кипятишься? — муж Андрей даже не отрывается от телефона. — Мама просто заходит посидеть с малым, пока ты на своей работе пропадаешь.
“На своей работе”. Как будто это хобби, а не то, что оплачивает половину нашей ипотеки за эту двушку в Бирюлёво. Я скидываю туфли, массирую гудящие после рабочего дня ноги.
— Андрей, мы договаривались: твоя мама приходит по средам и пятницам. В остальные дни — няня. Которую, кстати, я сама нашла и проверила.
— Зачем платить няне, когда мама может бесплатно? — он наконец поднимает глаза. — Деньги на дороге не валяются.
“Бесплатно”. Если бы. Я открываю холодильник — так и есть. Моего контейнера с греческим салатом нет. Зато появилась кастрюля с борщом. Вторая за неделю.
— Твоя мама опять перекладывает мои вещи. И выбрасывает еду, которую я готовлю.
— Она просто заботится о нас! — в голосе Андрея появляются защитные нотки. — Ты со своими салатиками… Кирюше нужно нормальное питание. И мне тоже, между прочим.
Я закрываю глаза и считаю до десяти. Не помогает. Тридцать четыре года, сын, карьера в маркетинге, и я всё ещё должна доказывать, что имею право на свой контейнер в собственном холодильнике.
Прохожу в комнату сына. Кирюша сидит на полу среди конструктора. Улыбается щербато — недавно выпали два передних зуба.
— Мам, бабушка сказала, ты неправильно меня одеваешь. Что нужно шапку потеплее.
Апрель на дворе. Семнадцать градусов тепла.
— И ещё она сказала, что ты слишком поздно приходишь с работы. Другие мамы раньше.
Сглатываю ком в горле.
— А папа что сказал?
— Папа сказал, что ты выбрала такую работу.
Дзынь — сообщение в телефоне. Мама: “Леночка, мы с папой решили приехать на выходные помочь вам с ремонтом в ванной. Заодно привезём банки с соленьями, а то Андрей говорит, вы совсем не готовитесь к зиме”.
До зимы восемь месяцев. Ремонт в ванной мы даже не планировали.
Вечером лежу в постели, слушая, как Андрей чистит зубы. Завтра обещала в офисе закончить квартальный отчёт. Послезавтра — день рождения Кирюши. Надо успеть заказать торт, который я обещала. А свекровь наверняка притащит свой, с масляным кремом, от которого у меня аллергия.
— Слушай, — говорю, когда Андрей ложится рядом, — может нам как-то обсудить границы с твоей мамой?
— Какие ещё границы, Лен? — он смотрит на меня как на сумасшедшую. — Она же мать моя. Какие могут быть границы с родной матерью?
И я чувствую, как что-то внутри меня начинает трескаться.
К своим тридцати четырём я мастерски научилась глотать обиды. Проще улыбнуться, кивнуть и потом выплакаться в подушку или пожаловаться подруге Маше за бокалом вина. “Тебе просто повезло с семьёй мужа”, — каждый раз говорит она, и я киваю. Наверное.
День рождения Кирюши превратился в парад бабушек. Моя мама привезла энциклопедию и развивающие игры, которые я просила. Свекровь — огромную машинку на пульте управления, от которой дребезжат стены.
— Тамара Сергеевна, мы же договаривались… — шепчу я, пока Андрей разливает шампанское.
— Леночка, что ты вечно придумываешь? — улыбается свекровь, поправляя своё жемчужное ожерелье. — Мальчику нужны нормальные игрушки, а не эти твои умные книжки. Растёт же мужчина!
Кухня превратилась в оперативный штаб женщин старшего поколения. Моя мама, стараясь быть полезной, но не перегибать палку, тихо нарезает салаты. Свекровь командует парадом, переставляя мои тарелки и критикуя расстановку мебели.
— В нашем доме всегда холодильник стоял у окна, — она выразительно смотрит на Андрея.
— Мам, инженерные коммуникации не позволяют, — в сотый раз объясняет он.
— Ну-ну, — она многозначительно переводит взгляд на меня. — Когда хочется, всё возможно.
Я сжимаю зубы и улыбаюсь. Сегодня день Кирюши. Не буду портить.
В разгар праздника раздаётся звонок в дверь. На пороге — Валентин Петрович, отец Андрея, с огромным мешком.
— Дед Мороз приехал! — гремит он на всю квартиру.
— Папа, сейчас апрель, — Андрей закатывает глаза.
— А что, подарки только в Новый год дарить можно?
Из мешка появляется щенок. Настоящий живой лабрадор, вертящий хвостом.
— Это… это… — я не могу подобрать слова.
— Это Кирюше! — радостно объявляет свёкор. — Пусть растёт с настоящим другом!
Кирюша в восторге. Он обнимает щенка, смеётся, когда тот лижет ему лицо. Все умиляются.
— Но мы же не готовы к собаке, — тихо говорю я Андрею. — У нас нет ничего: ни лежанки, ни корма, ни…
— Не дрейфь, всё привёз, — хлопает меня по плечу Валентин Петрович. — В машине ещё пакеты. Андрюха, пойдём, поможешь.
Вечером, когда гости разошлись, а Кирюша наконец уснул в обнимку с новой энциклопедией, я сижу на кухне и смотрю, как щенок грызёт ножку стула.
— Знаешь, — говорю я Андрею, — мы могли бы хотя бы обсудить появление собаки. Вместе.
— Да ладно тебе, — он устало потягивает пиво. — Отец хотел как лучше. И посмотри, как Кирюша счастлив.
— Дело не в щенке. Дело в том, что никто даже не спросил моего мнения.
— Ой, началось… — Андрей закатывает глаза. — Тебе вечно что-то не так. То мама не так помогает, то папа не то дарит.
— Это называется “неуважение к личным границам”, — я чувствую, как дрожит голос.
— Лен, ты опять начиталась своих психологических статеек? — он усмехается. — Какие границы в семье? Мы одно целое. Вот у меня никаких проблем с твоими родителями.
— Потому что мои родители спрашивают, прежде чем что-то сделать!
Андрей демонстративно вздыхает и уходит в комнату. А я остаюсь наедине с лабрадором, который смотрит на меня виноватыми глазами. Нет, малыш, ты-то тут ни при чём.
Вытираю злые слёзы. Что-то внутри меня не просто трескается — оно разваливается на куски.
Майские праздники превратились в безумие. Свекровь позвонила за неделю: “Леночка, мы с Валентином Петровичем решили, что вам нужно съездить на дачу. Воздух, шашлыки — Кирюше полезно”.
Мои планы провести выходные с подругами и сходить в спа-салон растворились в воздухе. Андрей даже не спросил моего мнения — просто сообщил, что уже согласился.
На даче в Подмосковье время словно застыло в 90-х: тот же облупившийся комод, те же кружевные салфетки, тот же запах нафталина. Свекровь встречает нас в цветастом фартуке и с укоризной: “Вы так поздно, я уже всё приготовила. Леночка, ты бы хоть помогла с дороги”.
Я молча раскладываю вещи в комнатке с покосившимся шкафом. Щенок, которого мы назвали Марсом (хотя свекровь настаивала на “Шарике”), грызёт мои кроссовки.
— Дай, я помогу с обедом, — предлагаю Тамаре Сергеевне.
— Ой, не надо, — она отмахивается. — Я уже всё по-своему сделала. Ты же готовишь… по-своему.
Это “по-своему” звучит как диагноз. Я киваю и выхожу во двор. Андрей с отцом уже колдуют над мангалом, открыв по пиву.
— Леночка, — кричит свёкор, — займись салатиками, женскими делами!
— Я предложила помочь, — говорю тихо. — Ваша жена отказалась.
— Мать просто заботится, чтобы всё было как надо, — вступается Андрей. — Ты же знаешь, она любит, когда по её рецептам.
Вечером Тамара Сергеевна демонстративно перестелила постель, которую я уже застелила: “Подушку надо другой стороной класть, чтобы перья не сбивались”.
Утром она переодела Кирюшу: “Эта футболка слишком тонкая, простудится”.
За обедом она подсыпала мне в тарелку жареной картошки: “Что-то ты совсем худенькая, Леночка, мужчины таких не любят”.
Каждая мелочь — как иголка под кожу. К вечеру второго дня я чувствую себя разбитой. Звоню Маше, выхожу за калитку поговорить.
— Я больше не могу, — шепчу в трубку. — Они будто специально всё делают наперекор.
— Так скажи им прямо, — советует Маша.
— Я пыталась. Андрей говорит, что я придираюсь и не ценю заботу.
Возвращаюсь и вижу, как свекровь перебирает мою косметичку.
— Это что такое? — она не смущаясь показывает мою тушь.
— Моя косметика, — я чувствую, как закипаю.
— Дорогущая поди? На эти деньги можно было бы Кирюше три развивающих кружка оплатить.
Что-то внутри меня ломается окончательно. Я забираю косметичку из её рук.
— Тамара Сергеевна, это мои личные вещи.
— Фу, какая ты невежливая, — она поджимает губы. — Андрей! Твоя жена совсем распустилась!
Андрей влетает в комнату:
— Что происходит?
— Твоя мать роется в моих вещах, — говорю я, уже не сдерживая дрожь в голосе.
— Мама просто интересуется…
— Нет! — я повышаю голос. — Это называется вторжение в личное пространство. И я устала это терпеть.
Свекровь театрально прижимает руку к сердцу:
— Ой, не могу… Сердце… Таблетки…
— Видишь, что ты наделала? — шипит Андрей, бросаясь к аптечке.
Я выхожу на веранду. Руки трясутся. В кармане вибрирует телефон — мама спрашивает, как дела. Я не отвечаю. Что я скажу? Что превратилась в безвольную тряпку, которой вытирают ноги?
В эту ночь я не сплю. Смотрю в потолок и понимаю — дальше так продолжаться не может.
Возвращение с дачи проходит в гробовом молчании. Андрей демонстративно вздыхает и бросает на меня осуждающие взгляды. Кирюша притих, чувствуя напряжение. Только Марс радостно смотрит в окно, высунув язык, не подозревая о надвигающейся буре.
Дома я молча разбираю вещи, загружаю стиральную машину. Мысли крутятся в голове, как бельё в барабане: резко, с ударами о стенки сознания.
— Ну что, успокоилась? — Андрей заходит на кухню, когда я готовлю ужин. — Мама очень расстроена. Говорит, ты её унизила.
Я медленно опускаю нож. Порезанная морковь аккуратными кружочками лежит на разделочной доске.
— Знаешь, что меня поражает? — говорю я, не оборачиваясь. — Ты никогда не спрашиваешь, как я себя чувствую. Всегда только — как твоя мама.
— Потому что ты здоровая молодая женщина, а она пожилой человек с давлением, — он открывает холодильник, достаёт пиво. — И вообще, она старшая, её нужно уважать.
— Уважение — это дорога с двусторонним движением, — я наконец поворачиваюсь к нему. — Когда она последний раз спрашивала моего мнения? Когда интересовалась моими желаниями?
— Опять начинаешь? — он закатывает глаза. — Просто прими, что так устроен мир. Родители важнее всего.
— А как же я? А Кирюша? Мы — твоя семья сейчас.
— Вы всё — моя семья, — он делает глоток пива. — Просто прекрати драматизировать.
Я смотрю на него, словно впервые вижу: усталые глаза, начинающие редеть волосы, привычный жест, которым он почёсывает подбородок. Когда-то я любила эти детали. Сейчас они вызывают только тупую боль.
— Завтра мама заедет, — продолжает он как ни в чём не бывало. — Нужно будет извиниться перед ней.
Что-то внутри меня наконец щёлкает. Я вытираю руки о полотенце, поднимаю голову.
— Нет.
— Что значит “нет”?
— Я не буду извиняться. Наоборот, нам нужно серьёзно поговорить о границах.
Он смеётся:
— Опять твои психологические штучки?
— Либо мы с тобой садимся и обсуждаем правила — когда твои родители приходят, как они себя ведут, что могут решать, а что нет, — либо я подаю на развод.
Пивная банка замирает на полпути ко рту. Андрей смотрит на меня с недоверием:
— Ты шутишь?
— Нет. Я абсолютно серьёзна.
— Ты готова разрушить семью из-за такой ерунды?
— Это не ерунда. Это моя жизнь, Андрей. Моя и Кирюши. И я не хочу, чтобы он вырос, думая, что нормально не уважать чужие границы.
Два дня мы живём как соседи. Я забираю Кирюшу из садика, готовлю, выгуливаю Марса. Андрей ночует в гостиной.
На третий день звонит свекровь. Я не беру трубку. Вечером Андрей приходит с работы раньше обычного. Смотрит потерянно.
— Я поговорил с мамой, — наконец произносит он. — Сказал, что ты действительно чувствуешь, что тебя не уважают.
Я молча жду продолжения.
— Она плакала, — он вздыхает. — Но… знаешь, я вдруг вспомнил, как в детстве она всегда решала за меня. Какую секцию выбрать, с кем дружить… Я даже институт выбирал по её указке.
Я чувствую, как что-то внутри дрожит — не трескается, а наоборот, становится прочнее.
— И что ты предлагаешь? — спрашиваю тихо.
— Давай попробуем те правила, о которых ты говорила. Я поставлю маме условия. И нам… нам, наверное, стоит походить к семейному психологу.
Он смотрит на меня с надеждой, и я вижу в его глазах что-то новое — уважение?
Я киваю, не доверяя голосу. Слишком рано говорить, что всё наладится. Возможно, нам предстоит долгий путь. Возможно, в конце этого пути мы окажемся порознь. Но сейчас, впервые за долгое время, я чувствую себя настоящей.
Вечером мы с Кирюшей и Марсом идём в парк. Сын бежит вперёд, щенок скачет рядом. Я смотрю на их силуэты на фоне заходящего солнца и думаю: иногда нужно потерять что-то, чтобы найти себя. Иногда нужно почти сломаться, чтобы стать сильнее.
Что бы ни случилось дальше, я больше не позволю себе исчезнуть.