«Мамин долг — не мой крест: квартиру не отдаю, мужа с чемоданом до лифта довела»
Кто сказал, что в тридцать пять жизнь становится понятнее? Врут. В тридцать пять только и понимаешь, что раньше было проще. Даже когда сидела студенткой в общаге и питалась «Ролтоном» с кетчупом, чувствовала себя счастливее, чем сейчас — с ипотекой, мужем и вечной свекровью на горизонте.
Я — Валентина. Для друзей — Валя, для коллег — Валентина Сергеевна, для мужа — «Валька, подай», «Валька, где мои носки?» и «Валька, ну не начинай». Прекрасный набор, правда? Живу в своей квартире — подчеркиваю, своей. Купила её ещё до брака. Без родителей, без спонсоров, без «богатого дяди из Америки». Работала, экономила, брала кредиты и выплатила всё сама. Так что, когда Тимур — мой законный супруг, тридцати трёх лет от роду, с вечным детским выражением лица — переехал ко мне, я считала это справедливым: ему — тепло, мне — муж под боком.
А потом появилась она. Ну как «появилась»… Галина Петровна, свекровь моя ненаглядная, всегда была рядом, но последние месяцы зачастила. То банки с солёными огурцами притащит (которые мы не едим), то в воскресенье вдруг заявится «на чай», хотя я мечтала в это время не двигаться и смотреть сериалы. Сидит на кухне, щурится поверх очков и то и дело вставляет свои реплики.
— Валь, у тебя тут кафель как-то неровно лег, — замечает, кивая на мою кухонную плитку.
— Ага, заметила, — отвечаю сквозь зубы. — Когда покупала квартиру, уже так было.
— Ну, дизайнеры сейчас делают идеально. А тут, конечно, видно, что без мужской руки.
Я стискиваю кружку с чаем и считаю до десяти. Мужская рука, ага. Своей мужской рукой её сын может разве что пульт от телевизора держать. Но молчу. Потому что Тимур сидит рядом и кивает, мол, да, мам, у Валюхи руки кривоваты.
Вот тогда мне и стало ясно: надвигается буря.
В тот вечер Тимур был какой-то странный. Вроде и ел как обычно (а он у меня ест с таким видом, будто это последний ужин перед концом света), но глаза бегали, телефон в руках крутил.
— Чего ты нервничаешь? — спросила я, когда мы остались вдвоём.
— Да так, работа, — отмахнулся он.
— Работа? Ну-ну. На работе ты, конечно, умираешь от трудов праведных. Две таблички в Excel и обеденный сон.
Он засмеялся, но как-то натянуто. И ушёл в ванну на полчаса. Там он обычно зависает, когда нужно позвонить маме без свидетелей.
Я бы, может, и не обратила внимания, но через неделю началось.
Воскресенье. Утро. Я в халате, волосы растрёпанные, кофе ещё не заварен, настроение — на нуле. Звонок в дверь. На пороге — Галина Петровна. В пальто, в сапогах, с сумкой — и с таким видом, будто её сюда ураганом занесло.
— Здравствуйте, — говорю. — Вы к нам или случайно зашли?
— Валя, не шути. У меня к вам разговор серьёзный.
Она проходит в коридор, разувается демонстративно долго, будто у неё личная сцена. Тимур уже выскочил из спальни и крутится вокруг неё, как щенок.
— Мам, ну чего ты так? — шепчет он. — Давай потом…
— Нет, Тимурчик. Потом не будет, — заявляет она и проходит на кухню.
Мы садимся. Я наливаю чай, ставлю печенье. В голове мысль: «Сейчас будет что-то серьёзное».
И не ошиблась.
— Валь, я вот что хотела сказать… Я квартиру заложила.
Чай у меня чуть не пошёл не в то горло.
— Простите, что?
— Ну, кредит взяла, — спокойно продолжает она. — Под залог своей квартиры.
— Зачем?! — у меня уже начинает звенеть в ушах.
— Дело одно было… выгодное. Сын подтвердит.
Я поворачиваюсь к Тимуру. Он краснеет и мнётся.
— Тимур?!
— Валь… Ну, понимаешь… Это бизнес. Мама вложилась, а… ну, немного не получилось.
Я кладу ложку на стол и смотрю на них обоих. Как на двух заговорщиков.
— Немного? — повторяю я. — Сколько?
— Ну… пять миллионов, — Галина Петровна произносит это как «пять рублей».
И тут меня накрыло. Пять миллионов! На эти деньги можно было купить однушку на окраине, машину и ещё пару лет не работать. А они мне говорят «немного».
— И что теперь? — спрашиваю я тихо.
— Теперь, — Галина Петровна поправляет очки, — надо думать, как отдавать.
Тимур кивает, глаза бегают.
— Валь, слушай… У тебя ведь квартира. Просторная, в хорошем районе. Если её продать, то можно всё закрыть. А потом мы вместе что-то купим, побольше.
Тут я не выдерживаю и начинаю смеяться. Сначала тихо, потом громче. Смех у меня получается нервный, злой.
— То есть, вы хотите, чтобы я продала свою квартиру — мою собственность, между прочим, добрачную! — чтобы закрыть долги вашей семейной авантюры?
— Ну, а как иначе? — пожимает плечами свекровь. — Ты же часть семьи.
Я смотрю на мужа. Тот сидит, как побитый школьник, и бормочет:
— Валь, ну пойми… Это ж мама. Мы должны помочь.
И вот тут во мне всё закипает.
— Нет, Тимур. Это вы должны думать головой. А я никому ничего не должна. Моя квартира — это моя жизнь, моя безопасность. А ваши «выгодные дела» — не моя проблема.
Тишина. Только часы на стене тикают.
— Валя, — наконец произносит Галина Петровна, — ты эгоистка. Ты думаешь только о себе.
— Конечно! — кричу я. — Потому что о себе, кроме меня, больше никто не думает!
Я встаю, отодвигаю стул так, что он скрипит по полу, и иду в спальню. Дверь захлопываю. Слышу, как они на кухне перешёптываются.
Говорят, семья держится на доверии. Ха! Смешно. У нас она держалась на моём терпении, на моих нервах и, как оказалось, на моей квартире.
После того разговора я три дня молчала. Нет, не то чтобы совсем — с работы приходила, здоровалась, спрашивала: «Соль есть?» или «Ты мусор вынес?». Но всё, что касалось «мамы и её пяти миллионов», я обходила стороной. Думала: может, до них дойдёт, что я не в благотворительном фонде работаю.
Не дошло.
В четверг вечером прихожу домой — дверь открыта, в прихожей стоит чужой чемодан. Такой здоровый, с наклейкой «Шереметьево». У меня внутри всё сжалось. Захожу на кухню — и вижу: Галина Петровна. В халате. В моём халате, между прочим, который я берегла для домашних вечеров. Стоит у плиты, мешает суп.
— Здравствуйте, — говорю. — А у нас тут что, гостиница?
— Валечка, ну что ты так сразу, — улыбается она. — У меня там ремонт затеяли, а пожить негде. Тимур сказал, что ты не против.
Я оборачиваюсь к мужу. Он сидит за столом с ноутбуком, глаза уткнул, будто в Excel жизнь и смерть решаются.
— Тимур?! — голос у меня срывается.
— Ну… Мам, ты же говорила… — мямлит он.
— Я ничего не говорила! — шиплю. — В этой квартире я хозяйка, и я решаю, кто тут живёт.
Галина Петровна ставит ложку, поворачивается ко мне и складывает руки на груди.
— Валя, ты же взрослая женщина. Надо уметь уступать. Я ненадолго.
И вот в этот момент меня реально тряхнуло. Не потому что она приехала. А потому что они даже не спросили. Просто поставили меня перед фактом.
Вечером я звоню подруге, жалуюсь. Она, как всегда, в лоб:
— Валь, гони их обоих.
— Да как? Это же муж.
— Муж, который твою квартиру хочет продать? Да пошёл он лесом.
Я смеюсь, но внутри комок. Всё-таки это не чужой человек. Всё-таки семь лет вместе.
На следующий день началось самое весёлое. Я прихожу с работы, а на кухне — сцена. Галина Петровна вывалила на стол мои документы. Свидетельство о собственности на квартиру, справки, даже мой паспорт вытащила.
— Вы что тут делаете?! — я влетаю в кухню.
— Валя, не кричи, — говорит Тимур. — Мы просто смотрели варианты.
— Какие варианты?
— Ну… продажа, обмен. Там есть трёшка в Марьино, хорошая.
Я подхожу к столу, хватаю документы, прижимаю к груди.
— Это моя квартира! Моя, слышите?! И никто её продавать не будет!
Галина Петровна морщится.
— Ну ты эгоистка, Валя. Мы все должны друг другу помогать. Я же не чужая.
— Вот именно, что не чужая, — огрызаюсь я. — Поэтому ты должна была думать головой, когда влезала в долги. А теперь хочешь, чтобы я за тебя платила?
Тимур встаёт, подходит ближе, пытается взять меня за руки.
— Валь, ну пойми, мы все одна семья. Если мама останется без квартиры, это будет на нашей совести.
Я отдёргиваю руки.
— Ты не слышишь? Я сказала — нет!
И тут он сорвался.
— Да что с тобой не так?! — закричал Тимур. — Все нормальные жёны помогают мужьям и их родителям. А ты думаешь только о себе!
Я смотрю на него и понимаю: всё. Чаша переполнена.
— Все нормальные мужья, Тимур, защищают своих жён. А не тащат их в болото.
Через полчаса я уже тащила из шкафа чемодан. Свой. Сложила туда его рубашки, футболки, джинсы. Громко, демонстративно.
— Что ты делаешь? — он влетел в комнату.
— Помогаю тебе. Собираю вещи. Живи у мамы. Вместе будете искать «варианты».
Он схватил чемодан за ручку.
— Валя, не устраивай цирк!
— Это не цирк. Это конец.
Мы стояли, держась за один чемодан. Он — тянет к себе, я — отталкиваю. В какой-то момент он дёрнул слишком резко — и чемодан грохнулся на пол.
— Ты с ума сошла, — прошипел он.
— Нет, Тимур. Это ты. С ума сошёл, когда решил, что я буду платить за ваши ошибки.
В коридоре появилась свекровь. С перекошенным лицом.
— Валя, опомнись! — завизжала она. — Ты рушишь семью!
— Нет, Галина Петровна. Семью рушите вы.
Я взяла чемодан, откатила его к двери и поставила рядом с её сапогами.
— Всё. Ваша гостиница закрыта.
Они ушли. Сначала Галина Петровна — с обиженным видом, будто я её на мороз выгнала. Потом Тимур — молча, без вещей. Чемодан так и остался стоять у двери.
А я осталась одна. С документами в руках, с комом в горле и с ощущением, что моя жизнь треснула пополам.
Думала, что всё — точка. Они ушли, и я впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Тишина, пустая кухня, даже холодильник гудит как-то свободнее. Но не тут-то было.
Через неделю Тимур вернулся. Не один. С мамой. Стоят у моей двери с пакетом, как будто с продуктами ко мне пришли.
— Валя, открой, — голос мужа дрожит. — Нам надо поговорить.
Я открыла. Честно, не из жалости — из любопытства. Что ещё придумают?
Они прошли в кухню. Сели. Смотрят на меня, как на экзаменатора.
— Валь, — начинает Тимур, — мы подумали… Надо квартиру переписать на нас двоих. Тогда и кредит закроем, и дальше спокойно жить будем.
У меня руки затряслись.
— Тимур, ты меня слышишь? Моя квартира — это моя собственность. Добрачная! И я не собираюсь её переписывать. Ни на тебя, ни тем более на твою маму.
Галина Петровна роняет взгляд вниз, потом поднимает его и шипит:
— А зачем тогда замуж выходила? Чтобы отдельно жить? Так не бывает!
— Бывает, — отвечаю я спокойно. — Бывает, что муж и жена уважают друг друга. А у нас — цирк.
Тимур ударяет кулаком по столу.
— Ты всё рушишь! Ты хочешь, чтобы я сидел и смотрел, как мама на улице оказывается?!
— Нет, Тимур, — говорю я твёрдо. — Я хочу, чтобы ты вырос и перестал быть маминым мальчиком.
Он замолкает. Лицо красное, губы дрожат.
И тут я поняла: хватит.
Я встала, взяла паспорт, документы и пошла в коридор.
— Ты куда? — испугался он.
— В МФЦ. Подаю заявление на развод.
Тишина. Как будто кто-то выключил звук.
— Валь… — прошептал он.
— Всё, Тимур. Ты выбрал. Ты с мамой, я — сама по себе.
Галина Петровна вскочила, зашипела:
— Да кто тебя потом возьмёт?! Да ты никому не нужна!
— Знаете что, Галина Петровна, — я открыла дверь. — Мне одной лучше, чем с вами обоими.
Они ушли. Долго стучали, кричали в дверь, но я не открыла.
Через месяц суд официально развёл нас. Квартира осталась за мной. Они переехали в съёмное жильё, а потом я слышала, что банк всё-таки забрал её квартиру.
А я… Я купила новый диван, покрасила стены в спальне и впервые за много лет почувствовала себя хозяйкой собственной жизни.
Да, было больно. Да, слёзы лились рекой. Но я знала — правильно сделала. Потому что никогда нельзя позволять, чтобы твой дом превращали в чужую кормушку.
И в ту ночь, когда я легла на новый диван с чашкой кофе и сериалом на ноутбуке, я впервые подумала:
«Ну вот. Началась моя настоящая жизнь. И без них».