— С Сашкой сидеть не буду. Я тебя предупреждала. Можешь обижаться сколько влезет.
И Таня, конечно, обиделась, а потом и разозлилась:
— Сестра, называется! Рыба мороженая. Людей не любишь, детей ненавидишь, родным не помогаешь! Пошли, Сашенька, тете Люде не до нас! — Схватила сына за руку и уже из прихожей припечатала Людмилу: — Недоженщина! Любить научись.
Хлопнула входная дверь. Люда видела в окно, как Танька волочет упирающегося Сашку. На душе было муторно. А вдруг сестричка права и она, Люда, и правда недоженщина? «Нашла кого слушать, — отогнала она эту мысль. — Да и сомневаться в чем-то уже чисто технически поздно!» Но Люда сомневалась…
В том, что Люда не шибко любила детей, виновата была отчасти сама Таня. А еще мама, светлая ей память. Ну как, скажите на милость, можно любить орущее существо, которое буквально украло у тебя детство и внимание родителей?
Люда родилась, когда папа и мама были относительно молоды. Может, они и планировали стать родителями попозже, но как получилось, так получилось. Поэтому трудностей хватало. Сначала зарабатывали на отдельную жилплощадь. Потому как со свекровью Людина мама разругалась вдрызг в первый же год совместной жизни.
Папа пахал как проклятый. Мама, как только смогла устроить Люду в садик, бросилась ему помогать. Кто только не сидел с Людмилой в то время: то сердобольная одинокая соседка, то мамины более свободные подруги.
«Будь хорошей девочкой», — эту фразу Люда слышала чаще всего в своей маленькой жизни. И она была. В садике, потом в школе. И когда они переехали в новую квартиру, Люда тоже старалась быть хорошей. Как закон она приняла то, что маме нужно помогать, папе не мешать, а еще хорошо учиться.
Когда Люде стукнуло десять, мама решила, что теперь они могут позволить себе второго ребенка.
— Я с Людмилой даже не очень поняла, что я мать. Чувствовала себя какой-то помесью белки в колесе и рабочей лошади. Теперь наконец могу подойти к материнству осознанно, — заявила мама.
Папа согласился, и на свет появилась Таня. Маме тогда было тридцать четыре, Люде — десять.
— Будешь мне помогать с младшей сестричкой, — то ли спросила, то ли констатировала мама.
Помогать Люде не слишком хотелось. Она бы предпочла, чтобы ей дали пожить своей тихой детской жизнью. Но мама привыкла, что Людочка — хорошая девочка. А та не посмела ее разочаровать.
С некоторой завистью наблюдала, как Таня получает все то, о чем она сама мечтала в детстве: красивые платьица, игрушки. А главное, обожание родителей. Людмила бы с этим смирилась. Ну носятся они с Танькой и ладно. Но мама требовала, чтобы Люда носилась вместе с ними:
— Ой, Танюша плачет. Люда, сходи проверь, сухая ли она, — приказывала мама.
И Люда шла проверять Танькин памперс, загнав чувство брезгливости в дальний уголок души.
— Ты же старшая! Возьми Танечку погулять, — говорила мама тринадцатилетней Люде.
И та, вместо того, чтобы общаться с подружками, наблюдала, как Танька возится в песочнице с другими карапузами.
— Не строй сегодня планов на вечер. Нужно забрать Танюшу из садика и посидеть с ней. У меня дела! — требовала мама от пятнадцатилетней Люды.
И очередной Людин вечер накрывался медным тазом. Нет, она не рвалась на сомнительные тусовки и не собиралась целоваться с мальчиками на свиданиях. «Хорошие девочки» таким не занимаются. Но Люда мечтала отлично окончить школу, поступить в институт и наконец зажить так, как ей нравится.
Но заниматься Танька не давала. Она требовала неустанного внимания. Она так привыкла. Мама приучила ее к этому.
— Ребенок не должен страдать от одиночества. Ему требуется ощущение любви и заботы, — внезапно прозревшая мама вколачивала в Людину голову новую установку.
Правда, у самой мамы не всегда было время на эту самую заботу. Особенно после того, как папа ушел из семьи. Но зато всегда на подхвате была «хорошая девочка» Люда.
***
Для самой Люды отец был единицей непонятной. В ее жизни его было еще меньше, чем мамы. Он либо работал, либо пребывал в состоянии: «тихо, папа отдыхает».
Когда он ушел из семьи, она даже не скучала. Расстраивало только одно. Маме пришлось больше работать. А на Людины плечи свалилось больше забот о несравненной Танечке.
Впрочем, алименты отец исправно платил, квартиру оставил бывшей жене и дочерям. Поэтому в жизни Люды мало что изменилось. Только с каждым годом крепла уверенность, что она просто обязана вырваться из этого дома. Иначе так и проживет в няньках у Тани всю жизнь.
***
Когда она поступила в институт и заявила маме, что переезжает — будет снимать квартиру с подружкой, — та встала на дыбы:
— Танюше всего восемь, я работаю, с кем она будет после школы?
— Ну я же как-то выросла, — сказала Люда.
— Попрекаешь? Если тебе было нелегко, так пусть и Таня пройдет этот путь? Тебе-то что, от этого легче жить станет?
— Представь себе, легче. Я устала быть «хорошей девочкой», старшей сестрой, Танькиной нянькой. Хочу просто пожить.
Мама просила, ругалась, давила на совесть и даже угрожала:
— Бросаешь родных? Ну так и забудь о нас тогда!
Только Люда все равно ушла.
***
Много воды утекло с тех пор. Таня так и росла под маминым крылышком. Влюблялась, расставалась, снова влюблялась. Последняя влюбленность сделала их общую с Людой маму бабушкой, а саму Таню — матерью-одиночкой. Татьяне тогда исполнилось двадцать. Учеба в институте и материнство показались ей неподъемной ношей. И, так как ребенка бросить она не смогла, она бросила учебу.
А через пять лет не стало мамы. Инсульт настиг ее в пятьдесят девять. Танька растерялась и вспомнила о том, что где-то у нее живет сестра. И неплохо, судя по всему, живет. Эту информацию она почерпнула из редких телефонных разговоров матери с «блудной дочерью». Заканчивались они все приблизительно одинаково:
— Наградил бог старшенькой! — сообщала мама, положив трубку. — Бросила нас, когда мы в ней так нуждались. И сейчас помочь не хочет. А ведь знаю я, что и работа у нее хорошая, и квартирку ипотечную имеет, да и мужик наверняка есть. Я ей прямым текстом говорю: ситуация у нас сейчас сложная. А она мне: «Не понимаю, какие такие непреодолимые трудности могут возникнуть у двух взрослых женщин?»
— Да забудь ты о ней, — беспечно отвечала Таня. — Проживем и без нее. Нечего унижаться.
— Танька, ну ты как не от мира сего, — сетовала мать. — Я пашу как лошадь. У тебя работа то есть, то нет. Сашке много чего нужно. От его папаши-то помощи не дождешься. Думаешь, если бы все было замечательно, то я бы стала Людмилу дергать?
И вот теперь Татьяна сама была вынуждена идти на поклон к почти незнакомой старшей сестре.
***
Узнав о смерти матери, Люда в помощи не отказала. Взяла все скорбные хлопоты на себя. У Татьяны тогда с деньгами было туго. На похоронах матери и возобновилось общение сестер. То ли Люда себя обязанной в чем-то чувствовала, то ли просто пожалела младшую сестренку.
Впрочем, скоро ей пришлось в этом раскаяться. Непривыкшая жить одна, Таня стала частенько наведываться к Людмиле. И это было бы еще полбеды, если бы не Сашка.
Выросший в бабьем царстве племянник был избалован до безобразия, слова «нет» не понимал в принципе, наказаний на себе никогда не испытывал.
— Саша, прекрати дергать мать, положи на место мою помаду и перестань орать, — в первый же визит одернула Люда горлопанящего племянника, пытающегося нарисовать что-то помадой на Таниных брюках.
Сашка от неожиданности на секунду замолк.
— Не повышай на него голос! — тут же возмутилась Татьяна. — С детьми так нельзя. У них нервная система нежная. Мама говорила, что любовью можно сделать больше, чем руганью и запретами.
— Хорошо, тогда любовью заставь своего сына вести себя по-человечески.
— Сашенька, давай отдадим тете Люде ее помадку, а мама тебе дома свою даст. — Таня с трудом разжала Сашкины пальчики.
— Так себе воспитание. — Люда убрала отвоеванную помаду.
— Да что ты понимаешь, — обиделась Татьяна. — У тебя и детей-то нет. Вот родишь своего, тогда советовать будешь.
Люда промолчала. С рождением детей она не торопилась. Да и вообще не очень-то была уверена в том, что хочет стать матерью.
Зато Таня, похоже, очень гордилась своим материнством. Хотя чем уж тут гордиться? Сын невоспитанный, времени на него у Таньки вечно не хватает. Да и потакает она Сашке исключительно оттого, что ей лень воспитывать. Удобнее просто сослаться на какое-нибудь новомодное веяние. Типа того, что детям нужно все разрешать или что детей нельзя наказывать.
Но несмотря на то, что, по мнению Тани, Людмила не умеет обращаться с детьми, просить помощи с Сашкой она у нее не брезговала.
— Людочка, посиди, пожалуйста, с племянником в выходные, — просила Таня.
— Я не знаю, как с ним сидеть, — отказывалась Люда. — Может, наша мама тебя и не наказывала. А я вот к другому привыкла: сделала хорошо — похвалит, сделала плохо — накажет, а могла и подзатыльник дать.
— Нет, ну подзатыльников не надо… А все остальное — на твое усмотрение, — соглашалась Таня. — Мне очень суббота нужна.
Люда скрепя сердце несколько раз соглашалась. Заканчивалось это всегда плохо. Слушаться Сашка не желал. А вот напакостить в отместку всегда был готов. Однажды бросил Людину компьютерную мышь в аквариум, потом из вредности перевернул помойное ведро, а еще разрисовал белый кухонный стол несмывающимся маркером. Да и матери жаловался регулярно. Как заправский актер, встречал Таню в дверях со слезами и дрожащим голосом сообщал, что тетя Люда злая, его не любит и постоянно ругает.
Таня метала грозные взгляды на сестру. Утешала сына, но возмущаться не смела. Очень уж нужна была ей помощь Люды. У Татьяны намечался новый виток в личной жизни.
Так что первой не выдержала Людмила:
— Таня, больше не буду сидеть с Сашкой, даже не проси. Детей я не очень люблю. Меня он совершенно не слушается. Для нас обоих это пытка. Да и моя квартира мне дорога. Он же ее сознательно разрушает. Все! Чем смогла — помогла.
Таня расстроилась, но понадеялась на то, что Людмила оттает. Нужно просто дать ей немного времени. Но не вышло.
***
У Людмилы тоже была своя жизнь. Хоть Таня этого старательно и не замечала. Она была не в курсе, что Люда встретила мужчину и, наконец, собиралась замуж. И не только это. Совсем недавно Людмила узнала, что беременна.
Ее жених Илья этому факту обрадовался. А вот сама Люда не очень. Сомнения мучили: новорожденные карапузы ее в восторг никогда не приводили. Кроме того, памятуя о том, как носилась с Таней мама, Людмила ловила себя на мысли, что она так точно не сможет. Ну не ее это. Может, не каждая женщина способна быть матерью.
— Людмила, ну что ты переживаешь. Из тебя получится отличная мать, — убеждал ее Илья. — Разумная, в меру строгая, любящая.
— Вот насчет любящей у меня большие сомнения, — отвечала Люда. — А что, если я не смогу полюбить своего ребенка? Вот некоторые мамаши, как только забеременеют, так прямо начинают светиться изнутри. Чувствуют себя счастливыми. Ну во всяком случае, так говорят. А я вот пока ничего такого не чувствую…
— Да не надо светиться. Все это, я считаю, выдумки «яжемамок». — Илья касался губами Людиной щеки. — А у тебя нормальный человеческий подход. Вредную еду ты исключила, сменила свои зубодробительные тренировки на щадящую гимнастику и прогулки. Смотрю, книжки по теме читаешь. Не переживай.
Но Люда переживала. А вдруг не получится? Не хотелось, чтобы ребенок повторил ее собственное, не слишком счастливое детство.
***
А сегодня еще и Танька подлила масла в огонь. Может, действительно Люда не умеет любить. Хотя чушь… Илью же она любит. А вдруг это не та любовь?
Татьяна же, получив отказ, злилась. Срывалась встреча с ее нынешним поклонником. Не тащить же Сашку на свидание. Да и дома он будет, мягко говоря, некстати… И, как назло, все более-менее знакомые сегодня заняты. Может, Сашкиному отцу позвонить? Он тот еще фрукт: по субботам редко трезвым бывает. Но отменять свидание не хотелось.
— Серега, ты как себя чувствуешь? С сыном провести время не хочешь? — спросила Таня, когда бывший снял трубку.
— Танюха, ты, что ли? Ты же вместе со своей мамашей мне запретила к Сашке подходить! Как вы тогда сказали: «Нет отца, и ты не отец».
По голосу Тане не удалось определить, как много принял на грудь Серега.
— Вспомнил! Мамы уже на свете давно нет. А ты до сих пор мусолишь, как тебя обидели. Я понимаю — удобно, — завелась было Таня, но вспомнила, что ссориться с Серегой сейчас не в ее интересах. — Короче, возьми сына на денек, очень надо!
— Привози! — разрешил Сергей.
И Таня оставила ему Сашку. Несмотря на то, что Серега был не совсем трезв. Невзирая на бардак в квартире, игнорируя веселых тараканов, снующих возле помойного ведра.
«Ничего. Это же на один день, — успокаивала она себя. — Он же Сашке отец. Вечером я его заберу».
***
Свидание прошло отлично. Уже смеркалось, когда довольная Таня позвонила в Серегину облезлую дверь. Ей долго не открывали. Таня уже начала беспокоиться, но внезапно щелкнул замок, и Сашка, рыдая, уткнулся ей в живот.
— Мама, мама! Я думал, ты меня бросила. Я думал, что ты меня навсегда оставила с этими тараканами…
Татьяна подхватила сына на руки, заглянула в прихожую, схватила с вешалки его куртку и, проклиная себя, выскочила прочь.
Серега, храпящий, уронив голову на кухонный стол, даже не пошевелился.
***
Татьяна мучилась весь вечер: «Это я недоженщина, а не Людка. Я никого не люблю и детей воспитывать не умею». Утром она позвонила сестре:
— Люда, прости… Я тебе вчера много лишнего наговорила.
— И тебе здравствуй. С чего вдруг тебя осенило в восемь утра воскресенья?
— Да вот осенило… Я Сашку вчера в буквальном смысле слова на помойке оставила, когда ты мне отказала. Очень уж не хотелось свои планы ломать! Барахло я, а не мать.
— Ничего не поняла. Сашка-то сейчас где?
— Дома спит… Дело не в этом. В общем, мне, похоже, надо самой научиться любить и воспитывать.
Связь прервалась. Людмила отложила телефон и задумалась. Почему-то этот утренний сумбурный разговор с сестрой убедил ее в том, что она справится с материнством. Пусть она будет другой мамой, не такой, как Таня, может это и к лучшему.
Даже Таня сегодня это признала. Пусть и не напрямую…