Всю жизнь илья рос в приёмных семьях, искав мать, которую никогда не знал. Когда он наконец нашёл её, её первые слова были не “я скучала по тебе”. Она сказала: “думаю, ты здесь из-за того, что в подвале,” — и повела его к лицом к лицу с мрачным прошлым.
Двадцать лет я представлял, что скажу своей матери, когда увижу её. Посмотрю ей в глаза и спрошу: “Почему ты меня оставила?” Каждая приёмная семья, каждое новое начало напоминали о пустоте, которую она оставила после себя. Я упрямо верил, что у неё не было выбора, что где-то в глубине души она любила меня, даже если не могла оставить рядом.
Её колыбельные преследовали меня, как мелодия, которая должна была утешать, но вместо этого резала сердце. Они напоминали о каждом пропущенном моменте: днях рождения, новогодних утрах, сбитых коленках и ночах, проведённых в слезах. Я цеплялся за звук её голоса в своей памяти, словно за доказательство того, что я не просто ненужный ребёнок, брошенный в системе.
Когда мне исполнилось 18, я начал поиски. У меня не было фотографий, полного имени — только слово “Марина” и звук её голоса. Я изучал архивы приёмных семей, нанимал частных детективов, тратил все деньги на базы данных, но каждый раз следы обрывались, оставляя меня с пустотой и решимостью, которая не угасала.
Прорыв
Несколько недель спустя, после моего 20-го дня рождения, появился шанс. Моя приёмная мама Светлана, которая была мне ближе всех, передала конверт, найденный в моих детских вещах. На обратной стороне старого документа значились имя и адрес, написанные выцветшими чернилами: “Марина”.
— Надеюсь, это поможет, — сказала Светлана с дрожью в голосе. — Я не считала, что имею право это показывать раньше. Прости.
Имя на бумаге стало моим спасательным кругом. Я смотрел на адрес, всего в двух часах езды, и чувствовал, как сердце бешено колотится.
Я накопил денег на простой, но опрятный костюм, купил букет ромашек, не зная, нравятся ли они ей. Смешав надежду и страх, я отправился в путь. Каждая пройденная миля казалась всё тяжелее, как будто машина везла не только меня, но и весь груз моей боли и ожидания.
Встреча
Дом был старым и обветшалым, с облупившейся краской и потускневшим дверным молотком. Колени дрожали, когда я постучал. Дверь открыла женщина с глубокими морщинами и волосами, в которых серебро победило чёрный цвет. Но больше всего меня поразили её глаза — мои глаза. В них было то же отражение грусти и тяготы.
— Вы Марина? — спросил я, едва справляясь с дрожью в голосе.
Она долго смотрела на меня, её лицо оставалось бесстрастным.
— Думаю, ты здесь из-за того, что в подвале, — сказала она.
Её слова ударили как молот. Сбитый с толку, я замер, но она развернулась и пошла по коридору. Против всех инстинктов я последовал за ней.
Дом был угрюмым, словно хранил в себе секреты и боль. Дверь в подвал заскрипела, выпуская холодный металлический запах, от которого пробежали мурашки. Она спустилась по лестнице, её шаги звучали уверенно, будто она готовилась к этому моменту всю жизнь.
Подвал
На полу стоял старый сундук, его проржавевшие петли скрипели, когда она его открыла. Внутри лежали фотографии — сотни снимков. На каждом был я.
Я застыл, едва дыша. Там были кадры всех этапов моей жизни: младенцем, ребёнком, подростком. Школьные фото, моменты из жизни, которые я даже не помнил. Кто-то наблюдал за мной всё это время.
— Я следила за тобой, — призналась она тихо. — Мне нужно было знать, что ты в порядке.
Её слова разорвали меня.
— Следили? Ты бросила меня, оставила гнить в системе, а теперь говоришь, что шпионила за мной?
Слёзы блестели в её глазах.
— Я хотела забрать тебя, — прошептала она. — Но твой отец… он был опасным. Я думала, что, отдав тебя, спасу твою жизнь.
Правда
Её слова повисли в воздухе, тяжёлым грузом оседая в моей душе. Она объяснила, что мой отец был жестоким и властным, и она боялась, что он причинит мне вред, чтобы добраться до неё. Отказ от меня, по её мнению, был единственным способом защитить меня.
— Безопасность? — горько усмехнулся я. — Ты оставила меня в приютах, где я чувствовал себя ненужным. Ты хоть представляешь, сколько ночей я плакал, думая, что ты меня не любишь?
— Я любила тебя, — прошептала она, её голос дрожал. — Каждый день я любила тебя. Но я ошиблась. И я никогда себе этого не прощу.
Её раскаяние было очевидным, словно каждая морщина на её лице хранила боль.
— Я не знаю, смогу ли я простить тебя, — сказал я наконец.
— Я не жду твоего прощения, — ответила она, её голос оставался твёрдым, несмотря на слёзы. — Мне просто нужно, чтобы ты знал: я никогда не переставала тебя любить.
Последствия
Я опустился на ступеньку, закрыв лицо руками. Эмоции накрыли меня — злость, печаль, но и едва заметная искра надежды. Мы сидели в тишине подвала, окружённые тяжестью нашего общего прошлого. Это не было примирением, но стало началом. Осторожным шагом к исцелению ран, которые слишком долго оставались открытыми.